Константинов крест [сборник] - Семён Данилюк

Понизов вперился в торжествующих экспедиторов.

— Почему не вывозите?! — грозно потребовал он объяснения.

Оба экспедитора насупились.

— Мы согласились на проведение идентификации останков, да! Мы сделали это нарушение. Этого очень ждали в республике. Но проводить репатриацию без официального разрешения не имеем права. Такого разрешения мы пока не получили.

— И не получите! — не удержался Понизов.

Эстонцы, обескураженные, переглянулись.

— Нет, мы добьемся, — возразил Валк. — Мы всё делаем по процедуре.

Понизов взъярился:

— Ребята, вы здесь уже чертову уйму времени. И, сколько могу судить, едва ли не все дни тратите на хождения по инстанциям. Много вам наразрешали?!

— Нет, — признали эстонцы. — Но теперь, когда мы получим ходатайство от правительства республики…

— Вы что, вообще не въезжаете, в какие игры играете?! — не сдержался Понизов. — Впрочем, как угодно. Ездите, хлопочите. Хлопотуны! Через годик-другой, глядишь, добьетесь.

— Но мы не можем без разрешения! — едва не в отчаянии выкрикнул Валк. — Это незаконно… Если только?

Валк и Вальк, не сговариваясь, с умоляющими лицами подступились к председателю поссовета, намекающе закивали на печать.

Понизов демонстративно стряхнул печать в ящик стола:

— Ребята, не нахальничайте! Чем мог, помог. И так подставился сверх меры.

Удрученные «экспедиторы», признавая его правоту, отступились. Но внезапно вмешалась Гусева.

— Что ж, — горько произнесла она. — Видно, и впрямь каждый отмеряет меру по себе.

— Да поймите, упрямая женщина! — вскричал задетый за живое Понизов. — То, чего вы требуете, это действительно не уровень поселкового главы. И почему на самом деле, если сами эстонцы не желают нарушать чужой закон, я должен идти против собственного государства и подставлять голову?

— А почему свою голову подставил главврач больницы Понизов? — отчеканила Гусева, подрагивающим, неожиданно молодым голосом. — Его-то дело вообще была сторона. А он вступился и погиб.

Николай от неожиданности поперхнулся.

— Что значит, погиб? Умер на рабочем месте. Сердце износилось, и — взорвалось. Пуф!

— Да! Взорвалось, — насмешливо подтвердила Гусева. — А отчего? От мины? Снаряда?

Генеральному секретарю Организации Объединенных Наций.

Я обращаюсь к ООН и ко всему цивилизованному миру с просьбой помочь народам Эстонии, Латвии и Литвы, по отношению к которым русские оккупанты применяют жестокое насилие и которые поэтому могут погибнуть. Я объявляю аннексию Балтийских государств, осуществленную в 1940 году, грубым нарушением международных законов и фальсификацией свободного волеизъявления порабощенных народов. Спасите эти народы от полного уничтожения и дайте им возможность свободно решать свою судьбу… Пусть Эстония, Латвия и Литва станут свободными и независимыми государствами.

Год 1956

Июньским утром, во время производственной планерки, в кабинет исполняющего обязанности главврача Понизова вошли двое. Оба в гражданском. И хотя они еще не представились, по смурным неприветливым лицам, по поджатым губам, по особому скрипу полов под коваными башмаками стало ясно, откуда они. Рабочее оживление сменилось тревожным ожиданием.

— Оперуполномоченный Хромов, — шедший впереди махнул краешком красного удостоверения. — Вы главврач?

— Исполняющий обязанности, — подправил Понизов.

— Необходимо побеседовать.

— Но у нас совещание, — напомнил Понизов несколько растерянно.

— Так прервите!

Стальная нотка в его голосе подействовала на приглашенных завораживающе. Не дожидаясь указания главврача, все поднялись и тихонько, мелким шагом потрусили к выходу.

Помещение в минуту очистилось. Крепышок, сопровождающий Хромова, выпроводив последних, остался у двери.

Хромов бесцеремонно сел на угол стола.

— В вашей больнице содержался бывший президент Эстонии Константин Пятс.

— Пациент Пятс умер.

Хромов нетерпеливо кивнул.

— Комитет государственной безопасности располагает информацией, что в Прибалтику переданы и готовятся к пересылке на Запад письма Пятса антисоветского содержания.

Понизов продолжал внимательно слушать.

— По нашим сведениям, эти письма написаны в период пребывания Пятса в вашей больнице, — отчеканил Хромов.

Напряжение на лице Понизова спало.

— Это невозможно.

— Сведения точные!

— Это исключено! — повторил Понизов с облегчением. — Пациент Пятс попал в больницу совершенно изможденным, в состоянии сильнейшей депрессии. Находился до своей смерти короткое время. На виду, не имея ни бумаги, ни карандаша… Это исключено физически и фактически. Если такие письма и существуют, то отправлены ранее: из мест заключения или из эстонской психбольницы.

— Органы не ошибаются! — внушительно напомнил Хромов.

По лицу Понизова проползла злая ухмылка, Хромова рассердившая.

— Органами проделана определенная работа, — сообщил он значительно. — Сопоставлены сроки, перепроверены контакты. Всё сходится на том, что письма переправлены именно в период пребывания Пятса в психбольнице.

— Но это нелепо! Опросите медперсонал, больных, что находились рядом. Пройдитесь по нашим палатам, в каждой по шесть-восемь человек. Сами убедитесь, насколько ваши подозрения беспочвенны!

Зрачки Хромова сделались злыми и — грозными.

— Здесь не обсуждается, мог или не мог враг нашей родины Пятс писать свою антисоветчину в вашей больнице. Я хочу знать — как он это сделал и кто был его пособником! Почему лечащим врачом была назначена судимая за измену Родине? Вот и спелись.

Понизов побледнел.

— Врач Гусева имеет боевые награды! — проникновенно произнес он. — Она, если знаете, реабилитирована!

Увидел, что слова эти в глазах комитетчиков цены не имеют. Поспешил увести разговор в другую сторону.

— И вообще, Гусева числилась лечащим врачом лишь номинально. Фактически врачебный надзор за пациентом Пятсом осуществлял я лично!

Хромов закивал — с показным недоумением.

— Это любопытно, — обратился он к безмолвному напарнику. — У главврача других дел нет, как вести с антисоветчиком душеспасительные беседы?

— Обязанность врача-психиатра лечить душевнобольных, в том числе направленных судом. Душеспасительные, как вы выразились, беседы — то же самое лечение. Еще Авиценна!..